Сергей Худиев
Недавний скандал с православным издателем, психологом и многодетным отцом, который сообщил в фейсбуке о том, что бросил жену с пятью детьми и живет с другой женщиной, потому что “нечестно оставаться с женщиной без любви, только ради долга”, прискорбен не только самим фактом – люди всегда впадали в клятвопреступление и блуд, это беда вечная со времен грехопадения – но и реакцией на него. Человек искал сочувствия и поддержки – и у многих его нашел: в самом деле, если нет любви, чего уж длить союз, в котором никому нет радости…
При этом среди людей, выражавших понимание такому решению, находились и православные, которые находили резкую реакцию на такой грех ничем иным, как “осуждением” и “фарисейством”.
Что же, это симптом того, что некоторые мирские штампы – при этом штампы несомненно ложные, греховные и разрушительные – проникают и в церковную среду. Один из таких штампов – “сердцу не прикажешь”.
По-видимому, филологический отдел ада особенно гордится изобретением этой фразы. Человек объявляет свои решения действием некой не зависящей от его воли и неконтролируемой им инстанции – “сердца”, и уж если это сердце расхотело жену (или мужа), зато захотело другую женщину (или мужчину) то тут уж сопутствующие потери, конечно, печальны, но против сердца не попрешь. Это ж не я – это сердце. Непреодолимая стихия.
В реальности наши чувства к людям вполне зависят от нашей воли. Мы начинаем ненавидеть тех, кого предаем – они приобретают в наших глазах самые отвратительные черты, они невыносимо себя ведут, они отвратительны эмоционально и физически, как мы с ними вообще могли мучаться так долго.
Это верно в любых отношениях – не только в браке. Как сказано в “Хаджи Мурате”, “Он сделал много зла полякам. Для объяснения этого зла ему надо было быть уверенным, что все поляки негодяи”. Но в браке это проявляется особенно, потому что речь идет не просто о зле, а именно о предательстве доверившихся.
К счастью, верно и обратное – наше сердце смягчается к тем, с кем мы обращаемся хорошо, проявляем внимание и заботу. Эмоции следуют за действиями. Когда мы поступаем с человеком по заповедям Божиим просто из послушания Богу, независимо от чувств, наши чувства меняются. Поэтому нам не заповедано испытывать чувства – нам заповедано любить ближнего, а это проявляется в соблюдении заповедей. Когда мы храним заповеди, чувства следуют за ними.
Восприятие “сердца” как некой самостоятельной и неподконтрольной нам инстанции в мирской культуре связано с тем, что для человека, не имеющего духовной жизни, романтическая любовь воспринимается как пиковый опыт, замещающий религиозный – в том смысле, что он только и наделяет жизнь смыслом и делает ее достойной того, чтобы быть прожитой.
Отворачиваться от такого опыта воспринимается как несомненный грех, мысль о том, что мы его можем (хотя бы косвенно) сознательно контролировать – как кощунство. Иштар, также известная как Афродита, зовет своего поклонника – и он должен бросить все и побежать, иначе его жизнь окажется пустой, и ему нечего будет вспомнить на пенсии.
Для христианина романтическая любовь прекрасна и хороша на ее законном месте – когда она ведет в браку и в браке проявляется – но она не является чем-то высшим и все определяющим. Как и все остальное, наши гормональные реакции – материал для послушания Богу. Эта энергия должна быть поставлена под контроль и употреблена для выстраивания любящей семьи. “Сердцу” то есть нашим гормональным бурям и романтическим порывам, можно и нужно приказывать.
Другое ложное мирское представление говорит о “честности” и “искренности”. Как эту идею выражает один комментарий в сети, “Самый большой грех врать нелюбимому человеку, что ты его любишь. И врать своим детям, что ты их любишь и любишь их второго родителя. А в какую обертку ты эту информацию завернешь, уже не так важно”.
Но искренность не делает грех чем-то другим – самое искреннее желание совершить кражу, разбой или убийство, самая сердечная неприязнь к жертвам никак не может служить оправданием. Но дело не только в этом.
В нас постоянно сталкиваются различные импульсы. Мы одновременно хотим разного и переживаем разные чувства. На одном уровне можно испытывать раздражение и желание осыпать собеседника язвительными ругательствами; на другом – желание сохранять отношения и беречь репутацию. На одном уровне мы можем испытывать сильный соблазн поправить свои дела жульничеством, на другом – ужасаться этой мысли и гнать от себя такое искушение. Даже в семье родной мать может одновременно испытывать усталость и раздражение в отношении детей – и, на более глубоком уровне, непоколебимую материнскую любовь.
Но какие из наших конфликтующих импульсов и переживаний отражают наше подлинное “я”? Это решаем мы сами. Обычно, увы, под “искренностью” понимается следование своим наиболее низменным и животным порывам. В первую очередь, раздражительности и гневу, когда грубость интерпретируется как “прямодушие”, и эгоистичной похоти – когда под “подлинностью” понимается верность своим самым примитивным инстинктивным порывам.
Разумеется, ничего должного и праведного в такой “искренности” нет – и православная, и любая вообще здравая этика требует от человека хранить верность своим нравственным принципам и обязательствам, а не своим переживаниям. Другие люди не виноваты в твоих переживаниях, и ты не должен носиться с ними, как с писаной торбой. Твои обязательства безусловно важнее твоих переживаний.
Но, возможно, самое прискорбное – это проникновение в православную среду представления о любви как о безусловной поддержке и одобрении человека, даже если он делает что-то явно жестокое, несправедливое или пагубное. Причем это принятие греха маскируется под “неосуждение”. Интересно, однако, что это “неосуждение” простирается только на сексуальные грехи – никто не призывает явить добродетель неосуждения по отношению, скажем, к коррупционерам или ворам.
Но неосуждение – это другое; это понимание того, что человек живет довольно долго и он не сводится к тому греху, в котором он пребывает прямо сейчас; история Церкви полна тяжких грешников, которые обратились и сделались святыми. Иначе говоря, неосуждение относится к человеку, а не к поступку. Поступок может быть ужасен – но человек, пока жив, может покаяться – а долг христиан состоит в том, чтобы на это надеяться и в меру сил этому способствовать.
То, что в последние дни часто называют “неосуждением”, напротив, ободряет человека пребывать в нераскаянии. И это не добродетель. Это преступление и грех.
Апостол пишет о том, что люди, одобряющие грех, виновнее тех, кто его совершает (Рим.1:32).
Это парадоксально на первый взгляд, но при рассмотрении понятно: человек может совершать грех под давлением невыносимых обстоятельств, в минуту помрачения (“ум улетел из его головы, и он стал бесноватым от любви”) и иметь еще какие-то смягчающие обстоятельства. Человек немощен и легко проваливается при некотором давлении.
Но чтобы одобрять, надо на холодную голову и не под давлением выбрать грех и зло. То есть одно дело, когда человек хочет, скажем, на почве тяжелой душевной болезни отрезать себе гениталии, и другое – когда люди вполне здоровые его в этом намерении ободряют, всячески хлопают по плечу и говорят, какой он молодец, вперед мол, главное – не передумай.
Одно дело, когда человек впал в тяжкий грех, другое – когда некий хор как бы доброжелателей изъявляет ему в этом грехе полное понимание и поддержку. Есть ли в таком отношении что-то действительно доброе и любящее? В первый момент может показаться, что да – сам человек в этом момент примет такую поддержку с радостью, а пострадавшая сторона… ее можно спокойно оставить за кадром.
Но потом, годы спустя, человек оказывается у сильно разбитого корыта – и поминает тихим недобрым словом людей, которые в момент улетания ума из головы действовали по принципу “падающего – толкни” и выступали в роли Общества Добровольных Помощников Бесов, которые помогали человеку залезть поглубже в яму.
Потому что ум-то из головы улетает не навсегда. Вы, возможно, и сами видели такие случаи: человек бежит на зов Иштар, уверен, что вот она, любовь всей его жизни, и он будет всю жизнь несчастен, если не воссоединится с ней, а если воссоединится – то, напротив, они будут небесно счастливы и умрут в один день, а что у него уже есть брачные обязательства – так то ошибка молодости. А потом морок и наваждение проходит, новая возлюбленная начинает раздражать не меньше старой, да и сама она не скрывает своего разочарования.
Улетевший было ум прилетает обратно, и человек может обратить горькие упреки к тем, кто его “поддерживал”: что ж вы меня в яму-то пихали, когда я был пьян? Ну я был пьян, но пихать-то зачем?
Это часто происходит (по милости Божией) еще до смерти, человек приходит к финалу в покаянии – но может и не прийти, тогда цель бесов будет вообще достигнута. И вот перед тем как пихать пьяного в яму, надо подумать о том, а стоит ли петь в этом хоре Общества Добровольных Помощников Бесов.
Потому что подлинный человек – это не человек в момент помрачения и дурной страсти, а тот человек, который, стоя на пороге вечности, спросит у нас: где вы были, когда я разрушал свою жизнь и жизнь других людей? Почему вы не попытались меня остановить? Почему вы подталкивали меня на пути, на котором я мог обрести только временное и вечное несчастье?
По материалам «Радонеж»
Просмотрено (27) раз
